Цеванг РќРѕСЂР±Сѓ — различия между версиями

Текущая версия на 19:16, 21 февраля 2022

Цеванг Норбу

В Дерге, у дочери семейства Само Цанг, был сын от Чокгьюра Лингпы, названный Цеванг Норбу. Он был воплощением Намкай Ньингпо, и стал держателем учения Дзогчен Десум. Он был совсем юным, когда Чогьюр Лингпа даровал ему передачу Дзогчен Десум, и учился у Джамьянга Кхьенце, Джамгона Конгтрула, Мипама Ринпоче и многих других, стал очень ученым, и, через практику, достиг высокого уровня реализации. Он долго оставался в монастырях Нетен и Кела, помогая им расти. Он полностью получил Терсар от Чокгьюра Лингпы, Джамьянга Кхьенце и Конгтрула, и передавал другим.

Он передавал уполномочивания Дзогчен Десум второму Чоклингу, Нгедону Друбпею Дордже. Он медленно путешествовал по Тибету со своей супругой, посещал Лхасу, Центральный Тибет и Цанг. Он дал много уполномочиваний и передач Чоклинг Терсара, и у него было много учеников. Позднее король Бутана Оргьен Вангчук, пригласил его в Бутан. Наконец, он вернулся в Тибет. Поскольку он составил много записей о Чоклинг Терсаре, то он принес чрезвычайно много блага распространением этих учений. Он умер в Лхасе, в возрасте семидесяти трех лет. До сих пор еще живы люди, встречавшие его. История его жизни изумительна, но, к несчастью он не оставил сыновей.

Оргьен Тобьял Ринпоче

Мать Цеванга Норбу была племянницей Кхьенце Старшего. Лотосорождённый Гуру также предсказал, что эта супруга станет матерью перерождения Юдры Нингпо.
Поскольку «Три раздела» были учением-нингтиг Вайрочаны, он вверил его Юдре Нингпо, своему самому выдающемуся ученику в Кхаме. Вот почему Цеванг Норбу, перерождение Юдры Нингпо, должен был первым получить это посвящение. Поскольку пророчества Падмасамбхавы, как правило, очень точны, то в самом терма было предсказано, что через год или три года Цеванг Норбу получит это терма.
Цеванг Норбу был довольно скромным человеком. Однажды он сказал Самтену Гьяцо: «Я не представляю собой ничего особенного. У меня нет никаких великих качеств, ни единого, кроме одного: хотя в то время мне было всего шесть месяцев от роду, ясно помню, как получил „Три раздела“ от двух великих тертонов». На самом деле „Три раздела“ были обнаружены именно тогда». При этом событии присутствовали двадцать пять человек, в том числе Кхьенце и Кармей Кхенпо. В тот момент, когда было обнаружено это терма, Чокгьюр Лингпа обратился к матери младенца: «Принеси сюда ребёнка!»
Она принесла малютку, который был завёрнут в одеяла и сидел в плетёном камышовом лотке на слое сухого овечьего помёта, покрытого парой пелёнок. Такое приспособление, в котором младенец может писать сколько угодно, принято использовать в Кхаме.
Получая посвящение, Цеванг Норбу сидел прямо между Кхьенце и Чоклингом. Чокгьюр Лингпа сначала даровал посвящение ребёнку и только потом даровал его Кхьенце. Но больше это посвящение не получил никто, даже Конгтрул, поскольку существовало указание, что его можно давать только однократно. Вот, в частности, почему многие линии передачи «Трёх разделов» прошли через Цеванга Норбу. Позднее оказалось, что именно он сделал больше других для распространения учений-терма Чокгьюра Лингпы.
Пока Цевангу Норбу не исполнился год, каждый день на крышу дома его родителей садился орёл. Потом великий Кхьенце сказал, что это была Орлинокрылая Богиня, которая охраняет «Три раздела».

Как и его братья с сёстрами, Цеванг Норбу был учеником великого Патрула. Однажды в Кхаме он поднялся на гору неподалёку от лагеря Патрула, чтобы провести там десять дней в пещере.
Поскольку он не намеревался оставаться там долго, он взял с собой только небольшой мешочек цампы. Как-то раз ночью был сильный снегопад, и Цеванг Норбу оказался в снежном плену. Снег всё падал и падал, и возвращение стало невозможным. Через два месяца в лагере Патрула стали поговаривать, что Цеванг Норбу, скорее всего, погиб. Наконец, люди стали считать, что в его смерти можно не сомневаться, и посвящали ему свои добродетельные поступки, в том числе делали традиционное подношение пищи на огне, чтобы питать дух умершего.
Через шесть месяцев снег наконец растаял. Однажды кто-то громко завопил: «Труп Цеванга Норбу входит в лагерь!» Чтобы не попасться на его пути, все стали разбегаться, страшась, как бы до них не дотронулся роланг – зомби в тибетском духе.
– Не бойтесь, это же я! – пытался образумить их Цеванг. Наконец, когда всё немного успокоилось, кто-то решился спросить:
– Как же ты не умер с голоду?
– Почему я не умер с голоду? – повторил Цеванг Норбу. – Когда я хотел пить, я ел снег, а когда был голоден, ел свою цампу. Как можно умереть с голоду, если есть пища?
Позднее он объяснил, что питался всего лишь ложкой цампы в день. Но на самом деле он не хотел кое в чём признаться. Истина в том, что он в совершенстве овладел йогой, в том числе умел полностью управлять тонкими каналами и энергиями, а потому, скорее всего, бо́льшую часть времени проводил в самадхи.
Ещё он сделал одно интересное замечание: «Наверное, есть смысл сжигать подношения из цампы и другой еды в течение семи недель после смерти человека. Я сам понял, что это довольно полезно, потому что в течение тех сорока девяти дней не чувствовал ни голода, ни холода. Даже в своей пещере я иногда мог чувствовать запах дыма от подношений, которые делали для меня в монастыре».

Цеванг Норбу был чрезвычайно образован – не меньше, чем Кармей Кхенпо. Он говорил, что своими знаниями обязан просто тому, что свои ранние годы провёл с великим Кхьенце. Поскольку Цеванг Норбу был внучатым племянником Кхьенце Старшего, он легко мог проводить с этим учителем очень много времени. Так Цеванг Норбу получил большинство своих первых учений, находясь у ног Кхьенце.
«Юные годы, проведённые с Кхьенце, обогатили меня – я получил богатство учений, – говаривал он. – Кхьенце Старший не слишком много учил в течение дня: он предпочитал отдыхать с учениками. Самое большее, днём ему можно было задать вопрос или два. Но вечером раздавался звон колокольчика, и все собирались в его обители. Ночью начиналось посвящение.
Примерно за час до рассвета учитель говорил: „Теперь старику пора и поспать. Вы тоже лучше идите и сделайте то же самое“. Только тогда все ученики покидали его комнату».

Цеванг Норбу был эксцентричным и, как многие йогины, непосредственным и прямым. Его отличительной особенностью было то, что он никогда не делал того, что говорили ему сановники или высокопоставленные ламы. Например, даже Кхакьяб Дордже, пятнадцатый Кармапа, не мог заставить Цеванга Норбу дать ему передачу «Новых сокровищ».
Джампал Цултрим, слуга и близкий ученик Кармапы, сам был влиятельным учителем. Поэтому Кармапа именно его отправил в Лхасу, чтобы постараться уговорить Цеванга Норбу дать нужные ему посвящения.
– Поскольку вы сын Чокгьюра Лингпы, Кармапа посылает вам этот белый шарф и просит дать передачу, – сказал посланец.
– Ни в коем случае! – ответил Цеванг Норбу. – Хочешь, чтобы собака положила лапу на голову человеку? Чепуху говоришь. Даже и не заикайся об этом, монашек.
Тем самым он сравнил Кармапу с обычным человеком, а себя – с собакой и даже назвал того видного и известного ламу монашком. Вкратце: Цеванга Норбу никто не мог к чему-то принудить. Позднее Джампал Цултрим сказал: «Никогда не встречал такого упрямца, как Цеванг Норбу. Ведь Кармапа – это Авалокитешвара во плоти. Кто бы с радостью не поднёс ему терма Чокгьюра Лингпы?» Но Цеванг Норбу никогда не уступал давлению.
Спустя несколько лет Самтен Гьяцо (племянник Цеванга Норбу) отправился в Центральный Тибет, чтобы исполнить желание Кармапы.

Первую половину жизни Цеванг Норбу был монахом, но этот период был недолог. Как-то раз Кхьенце Старший сказал ему: «Тебе нужно отправиться в Миндроллинг и остаться там». Так он и сделал, и восемь лет прожил в одном из самых важных центров учёности Центрального Тибета. Несмотря на своё положение единственного оставшегося в живых сына великого тертона, Цеванг Норбу предпочитал являться без объявления, без малейшей парадности. Поэтому он поступил в Миндроллинг как простой монах, чтобы продолжить своё обучение. Однако он должен был каким-то образом запомниться, поскольку мы находим его имя в документах, касающихся учителей линии, которые передавали важные учения в Миндроллинге. Без него эти учения могли быть утрачены. Цеванг Норбу был скромен и в глубине души – монах, а потому в течение этих восьми лет, проведённых в Миндроллинге, даже и не помышлял о женитьбе на дочери главного ламы. Так что вопреки предсказанию, содержавшемуся в терма, в Кхам он вернулся монахом.
Но, когда он вернулся в Кхам, Кхьенце стал его ругать:
– Эх ты, никчемный бездельник, ты не выполнил своей задачи!
– Какую задачу вы имеете в виду?
– Потомок Чокгьюра Лингпы должен был обновить кровь рода в Миндроллинге. За тем я тебя и посылал! Но от тебя никакого проку!
– Как бы я обновил их кровь? Они люди, а я всего лишь собака. Никогда не думал, что собаки могут жениться на людях.
Однако Кхьенце Старший твёрдо решил, что у сына Чокгьюра Лингпы так или иначе должны быть потомки. Поэтому он настоял, чтобы Цеванг Норбу сложил с себя монашеские обеты и стал нгакпой. Более того, он устроил его брак с девушкой из благочестивой семьи, но детей у них не было.
После этого ему дали жену из Дерге, но и этот брак оказался бесплодным.
Иногда Цеванг Норбу сетовал со свойственным ему юмором: «Ужас! Я ни на что не годен. Я не сохранил монашеских обетов, а потому я падший монах. Но и детей я не родил. Жизнь прошла зря – я полный неудачник!»
Некоторым ламам было грустно слышать такие слова, исполненные свойственного Цевангу Норбу своеобразного юмора. В Нангчене сохранилась поговорка: «Бесполезный, как Цеванг Норбу», которая подразумевает отсутствие мирских и духовных достижений.

Во второй половине своей жизни Цеванг Норбу перебрался в Центральный Тибет, где прославился своим необычным поведением. Пока он жил там, случилось так, что тринадцатый Далай-лама оказался в Индии. Одно из свидетельств высокого положения Цеванга Норбу – тибетское правительство в Лхасе попросило его выполнить ритуал для изгнания иноземных захватчиков. Он скрупулёзно исполнил его в лхасском храме Рамоче, в котором находится одна из двух самых знаменитых в Тибете статуй Джово.
Хотя в Кхаме Цеванг Норбу был весьма высокопоставленным ламой, переселившись в Центральный Тибет, он полностью переменил свой образ жизни. Он часто приглашал к себе на чай нищих, долго разговаривал и шутил с ними – вот такой он был учитель. Во всём остальном он тоже поступал не так, как все, а согласно поговорке: «Если все говорят ХУНГ, он говорит ПХЭТ».
Обычно он носил самую простую овчинную одежду. Но однажды он надел богатое парчовое одеяние.
– Ринпоче, почему вы так оделись? – спросил его слуга. – Вы никогда этого не делали.
– Молчи! – сказал Цеванг Норбу. – Сегодня мы собираемся встретиться с царём всех тантрийских йогинов этого мира.
– Кто же это? – спросил слуга.
– Кхакьяб Дордже, Кармапа, – был ответ. – Считается, что я нгакпа, и сегодня самое время одеться подобающе.
И он величаво отбыл верхом в Цурпу. Но, едва вернувшись в Лхасу, он тут же переоделся в свою овчину.

Омдзе Тринлэ, один из учеников Цеванга Норбу, в то время уже довольно пожилой, рассказал мне такую историю.
«Иногда я просто не мог понять, что делает Цеванг Норбу. Я даже подумывал, не сошёл ли мой учитель с ума или что-то в этом роде. Однажды рано утром Цеванг Норбу заявил: „Сегодня я собираюсь устроить большой пир! Пойди на мясной рынок и пригласи как можно больше погонщиков скота с бойни“.
Эти самые погонщики с бойни были настоящий сброд, нищие и грязные. Они умели только одно – гнать животных к колоде для рубки. Через некоторое время пятьдесят или шестьдесят из них уже стояли во дворе. При этом ученики Цеванга Норбу сидели за большим обеденным столом.
Цеванг Норбу вышел и велел всем сесть на землю рядами, как сидят монахи в храме. Сначала им щедро раздали еду, причём Цеванг Норбу сидел среди всех как глава ряда. Потом он попросил принести текст и, когда все присутствующие ели, сидя рядами, стал петь слова ритуала из терма „Воплощение Реализации“.
Эти погонщики, мягко говоря, не привыкли сидеть организованно, как группа монахов. Они беспокойно ёрзали, но тем не менее с удовольствием ели.
Наконец, когда гости ушли, я спросил:
– Что вы делаете, Ринпоче? Во всей Лхасе нет людей хуже, чем эти молодчики, – они гонят животных к мяснику, потом толкают их прямо в его руки, а потом помогают разрубать туши этих несчастных. Почему вы тратите столько денег на таких людей?
– Э-э! Не говори так, – ответил Цеванг Норбу. – Сегодня я выполнил пиршественное подношение в обществе нескольких совершенных бодхисаттв. Кто, кроме меня, обладает заслугами, чтобы сделать такое в наше время? У меня нет ни тени сомнения в этом. Сегодня был благословенный день».
Таков один из примеров странных поступков, которые совершал Цеванг Норбу.

Ещё у Цеванга Норбу было удивительное ясновидение – такой силы, что это пугало людей. Омдзе Тринлэ рассказал мне такую историю.
Однажды Цеванг Норбу пошёл выполнять большой ритуал подношения дыма благовоний для долголетия одной семьи в Лхасе. Отец семейства питал глубокую веру в Цеванга Норбу; в конце ритуала он подошёл и спросил:
– Я хотел бы знать, будут ли у нас удача и здоровье в следующем году?
– А, да! Удача и здоровье! – воскликнул Цеванг Норбу. – На следующий год ты умрёшь, а твоя жена переживёт тебя на один месяц.
– А как наш сын? Что будет с ним? – с трудом выговорил хозяин.
– Без вас он не станет здесь жить: обезумев от горя, он уйдёт. На будущий год ваш дом опустеет, – заявил Цеванг Норбу.
– Ох, опять он за своё! – подумал Тринлэ. – Зачем он это делает?
Это такой дурной знак!
На следующий год Тринлэ услышал, что тот человек умер, примерно через месяц умерла и его жена, а их сын ушёл, оставив пустой дом.

Хотя я никогда не встречался с Цевангом Норбу, я видел его фотографию, которая была снята в Бутане. Она висела в личной комнате Самтена Гьяцо в Крепостной Вершине. Цеванг Норбу был высок и дороден, как Дилго Кхьенце, и удивительно красив. В монастыре Цикей Цеванг Норбу имел обыкновение прогуливаться по окрестностям в одиночестве. Днём можно было увидеть, как он подолгу сидит на берегу реки Кечу. Ещё мальчиком мой отец с друзьями однажды видел внушительную фигуру человека, одиноко сидящего у реки в очень прямой позе. Мой отец, предводитель этой компании маленьких монахов, предложил:
– Этот большой дядька приходит сюда каждый день убивать бедных рыб. Давайте дадим ему камнем по голове, чтобы знал. Теперь тихо…
Они подкрались поближе, но, когда замахнулись камнем, Цеванг Норбу громко кашлянул, будто предостерегая. Они сразу же узнали, кто это, и разбежались.
«Если бы он не кашлянул, я бы наверняка попал ему прямо в шею, – позднее говорил отец. – Вот такой я был необузданный. Только благодаря ясновидению Цеванга Норбу я не ударил его камнем! Как бы я жил с такой виной?»

Многое из того, что ныне известно как терма Чокгьюра Лингпы, на самом деле было плодом объединённых усилий Кхьенце, Конгтрула и самого тертона. Они дали друг другу много передач, но все эти линии объединились в Цеванге Норбу.
Однажды в монастыре Ривоче, что в провинции Чамдо, между Лхасой и Кхамом, Кхьенце и Конгтрула попросили даровать посвящение «Сокровищницы драгоценных терма». Ривоче был крупным центром Дхармы, так что событие предстояло немаловажное.
«„Сокровищница“ заключает в себе сущность всех открытых терма сотни видных тертонов, мы должны получить эту передачу», – неоднократно настаивали ламы в Ривоче.
Когда им сообщили, что Кхьенце не может приехать, они попросили об этом Конгтрула. Но к тому времени и Кхьенце, и Конгтрул были уже слишком стары. Поэтому, посовещавшись, они решили послать вместо себя Цеванга Норбу.
Цеванг Норбу прибыл в Ривоче и передал всю «Сокровищницу драгоценных терма». В заключение он дал ещё и передачу всех «Новых сокровищ». При этом присутствовали два перерожденца Чокгьюра Лингпы – Цикей Чоклинг и Нэтен Чоклинг, а также Самтен Гьяцо и дядя Терсэй.
Одними из последних посвящений были «Три раздела дзогчен». Прежде чем даровать их, Цеванг Норбу сказал: «Три раздела нельзя давать прилюдно, даже небольшим группам людей. Необходимо строго соблюдать тайну, а её нарушение повлечёт за собой тяжкие последствия – это столь же опасно, как совать палец в пасть ядовитой змее. Я могу давать это посвящение только одному человеку за один раз».
Затем он велел всем дать клятву, взявшись за его накидку, и сказал:
«Это священное учение вы можете передавать только одному человеку за один раз!» Также Цеванг Норбу сказал ламам: «После моей смерти станут искать моё перерождение. Может случиться, что кто-то попытается назвать моим именем какого-нибудь несчастного духа бардо, который блуждал там, и ему только-только удалось войти в человеческое тело, впервые за долгое время. Если вы это сделаете, он обязательно родится в низших мирах без какой-либо возможности оттуда выбраться. Так что не ищите моего тулку! Если моё будущее перерождение станет по-настоящему служить учениям Чокгьюра Лингпы, то будет делать это или прямо, или косвенно. Ни за что не пытайтесь искать его! Возьмитесь за мою накидку и обещайте мне это, все четверо!»
Он категорически запретил как-либо искать его тулку, а потому этим четверым ламам ничего не оставалось, как поклясться не искать его тулку после его смерти.
Никто из его главных учеников не отважился пытаться его найти. Я слышал, что позднее были предприняты кое-какие попытки найти нынешнее перерождение, но сам я, памятуя о той клятве, не осмелился бы спрашивать какого-либо учителя о местонахождении перерождения Цеванга Норбу.

Цеванг Норбу умер в местности Ньемо в области Цанг, к западу от Лхасы. Думаю, ему было за шестьдесят. Незадолго до смерти он сказал своим слугам: «Главным местом пребывания моего брата и меня был монастырь Цикей. Отошлите туда всё моё имущество и вот эту записку. И, если хотите, можете взять ещё и какие-нибудь кости от моего сожжённого тела.
Мне удалось составить полное собрание „Новых сокровищ“, так что не позволяйте никому воровать оттуда. В монастыре Цикей сейчас живут и перерождение моего отца, и перерождение моего брата, а потому вы должны вручить это собрание лично им в руки. Эта записка – моё завещание. Нет ни единого слова, которое я хотел бы добавить к тому, что здесь написано. Разве что можете сказать такие слова: „Цеванг Норбу умер, как старый пёс, в деревне Ньемо“. Обещайте, что именно так вы будете отвечать каждому, если кто-то обо мне спросит. Сообщите это всем ламам в Кхаме».
Принадлежавшие Цевангу Норбу книги «Новых сокровищ», его иконы и ритуальные принадлежности для посвящений хранились в монастыре Цикей вплоть до «культурной революции».
Те, кто присутствовал на его кремации, с удивлением видели, как от погребального костра далеко в небо уходили радужные лучи. Я не помню, были ли в оставшемся пепле какие-либо священные реликвии, но слышал, что некоторые из его костей были наполнены порошком синдхуры. Не думаю, чтобы это можно было назвать «собачьей смертью».

Блистательное величие. Воспоминания йогина дзогчен Тулку Ургьена Ринпоче

Ссылки