Со слов: “Тот, кто питает уваженье к старшим...” — Учитель,
направлявшийся в Саваттхи, начал повествование о том, как для тхеры
Сарипутты не нашлось места в помещении для монахов.
Когда Анатхапиндика сообщил Учителю о том, что монастырь выстроен. Учитель
тотчас покинул Раджагаху и отправился в новую вихару, но по пути
остановился в Весали. Пожив там, сколько ему хотелось. Учитель двинулся
дальше в Саваттхи.
В это же время в Саваттхи явились ученики шести обособившихся бхиккху.
Прибыв в монастырь ранее прочих, они принялись самоуправствовать: еще до
того, как были выделены помещения для тхер, стали самочинно занимать
кельи, говоря: “Эта — для наших наставников, эта —- для старших, а вот эта
— для нас самих”. Так все места оказались занятыми. Когда наконец прибыли
тхеры, они не смогли сыскать для себя помещений. Ученики тхеры Сарипутты
тоже, сколько ни искали, не сумели найти свободную келью для своего
наставника. Пришлось тхере Сарипутте расположиться на ночлег под деревом,
что росло рядом с кельей Учителя. Он провел ночь, расхаживая взад и вперед
либо сидя у подножия дерева.
Когда наутро Учитель, проснувшись, вышел из своей кельи и стал прочищать
горло, тхера Сарипутта тоже кашлянул. “Кто здесь?” — спросил Учитель. “Это
я, высокочтимый,— Сарипутта”,—- отвечал тхера. “Сарипутта? — удивился
Учитель.— Что ты здесь делаешь в столь ранний час?” Выслушав объяснение
Сарипутты, Учитель задумался. “Даже сейчас,— размышлял он,— когда я еще
жив, бхиккху не питают друг к другу уважения, что же натворят они, когда я
покину этот мир?” В тревоге за дхамму. Учитель, как только рассвело,
повелел созвать монахов. Войдя в собрание, он спросил бхиккху: “Я слышал,
братия, будто последователи шести явились загодя в монастырь и лишили всех
остальных бхиккху и тхер мест для ночлега и дневного отдыха; правда ли
это?” “Правда, Всеблагой”,— отозвались собравшиеся. Учитель выбранил
приверженцев шести и, желая наставить монахов в дхамме, обратился ко всем
с вопросом: “Кто, по-вашему, братия, заслуживает лучшего помещения,
лучшего питья и лучшей еды?”
Некоторые монахи отвечали: “Тот, кто рожден кшатрием, но принял
монашество”. Другие возражали: “Нет, тот, кто родился брахманом или
мирянином, но принял монашество”. Иные бхиккху рассуждали: “Тот, кто
сведущ в Уставе, кто способен наставить в дхамме, кто причастился к
первой, второй, третьей или четвертой высшей мудрости”. Третьи говорили:
“Вступивший в Поток или тот, кто возродится лишь однажды; либо тот, кто
вовсе не возродится: арахат, овладевший тремя ступенями познания;
причастившийся шести откровениям”. И вот, когда каждый из присутствовавших
высказался о том, у кого первое право на помещение, еду и питье и почему,
Учитель молвил: “Нет, братия, вы не правы: мое учение отнюдь не ставит
условием, что первым должен получить помещение, еду и питье тот, кто
родился кшатрием, а потом принял монашество; не важно и то, что принял
монашество тот, кто рожден брахманом или мирянином; не имеет первого права
и тот монах, который следует Уставу, или начитан в сутрах, либо постиг
высшие установления веры; не возвеличивает и достижение любой из ступеней
мудрости или обретение Плода от вступления в Поток, арахатства и тому
подобного. Нет, бхиккху: по моему учению, нужно вставать перед старшим,
обращаться к нему почтительно и любезно, кланяться и оказывать всякие иные
знаки уважения, старшему полагается лучшее место, лучшее питье и лучшая
еда. Вот единственное мерило, монахи, и посему кто старше — тот и
достойнее. Среди нас, бхиккху, находится мой старший ученик Сарипутта:
вслед за мной и он вращал колесо дхаммы и поэтому, без сомнения,
заслуживает такой же кельи, какую отвели мне, но Сарипутте вчера вовсе не
досталось места, и он вынужден был провести всю ночь под деревом. Если вы,
бхиккху, уже и сейчас выказываете такую непочтительность к старшим, на что
только вы не решитесь по прошествии некоторого времени?” И, в стремлении
преподать собравшимся урок дхаммы, Учитель добавил: “Знайте же, монахи,
что в прежние времена даже животные решили однажды жить во взаимном
уважении и доброте и, определив старшего, оказывать ему всяческие почести.
Решив так и выбрав старшего, они слушались и почитали его. Когда же пришел
тому срок, животные эти возродились на небесах”. И, разъясняя суть
сказанного. Учитель поведал о том, что случилось в прошлом.
“Во времена стародавние у подножия Гималайских гор рос огромный баньян, и
жили под его сенью куропатка, обезьяна и слон. Относились они друг к другу
без всякой почтительности и уважения. Поняв в конце концов, что дальше так
жить нельзя, они решили: “Надо выяснить, кто из нас старший,— того и будем
почитать и слушать”. И они придумали такой способ определения старшего.
Однажды, когда они все трое сидели под баньяном, куропатка и обезьяна
спросили слона: “Скажи-ка, братец, каким ты помнишь это баньяновое дерево
с того времени, когда впервые осознал себя?” Слон ответил: “Друзья мои, в
те времена, когда еще крошечным слоненком я, бывало, прогуливался возле
этого баньяна, он был высотой с траву; когда я останавливался над ним, его
верхушка как раз доходила мне до пупка. Так вот: я помню это дерево с тех
пор, как оно было размером с траву”. Затем куропатка и слон задали тот же
вопрос обезьяне. “Друзья мои,— ответила обезьяна.— В те времена, когда я
была совсем крошкой, я могла, сидя на земле, рвать и есть плоды, которые
росли на самой верхушке баньянчика, для этого мне даже не нужно было
вытягивать шеи. Так вот: я помню этот баньян еще совсем маленьким
деревцем”. И, наконец, слон и обезьяна обратились с тем же вопросом к
куропатке. “Друзья мои! — ответила им куропатка.— Когда-то, давным-давно,
росло поблизости огромное баньяновое дерево. Я питалась его плодами, и
как-то раз, облегчаясь, вместе с пометом обронила на этом самом месте
баньяновое зернышко. Из него-то и выросло потом это дерево. Так что я
помню баньян с тех пор, когда его и на свете не было, стало быть, я старше
вас всех”.
Выслушав мудрую куропатку, обезьяна и слон сказали ей: “Дорогая, ты и
впрямь старшая среди нас. Отныне мы будем оказывать тебе все подобающие
почести, смиренно приветствовать тебя и обращаться к тебе уважительно; мы
будем возвышать тебя и словом и делом, будем складывать руки перед грудью,
ожидая твоего благословения, и признаем во всем твое превосходство. Мы
станем следовать твоим наставлениям, ты же отныне веди и учи нас”.
Куропатка наставила их и научила жить по нравственному завету, которому
следовала и сама. И все трое в последующей жизни строго придерживались
пяти заповедей, оказывали друг другу знаки внимания, почитали друг друга и
в речах своих были вежливы. И оттого что поступали так, с окончанием
земного срока все трое возродились на небесах”.
“Путь, которому следовали эти трое,— продолжал свое наставление Учитель,—
стал позже известен как “титтйрия-брахмачария” или “Путь, избранный
куропаткой для постижения высшей истины”. И уж если даже животные могли,
идя этим путем, жить во взаимном уважении и согласии, почему же вы,
монахи, чей долг следовать ясным предписаниям дхаммы, живете в неуважении
друг к другу и в непослушании? Отныне, бхиккху, я заповедую вам: словом и
делом выказывайте уважение старшим, почтительно приветствуйте их, смиренно
складывая ладони перед грудью, и оказывайте им все подобающие почести.
Предоставляйте старшим лучшее место, лучшее питье и лучшую еду. Да не
будет отныне старший лишен ночлега по вине младшего. Тот же, кто лишит
старшего его пристанища, свершит дурное дело”. И, завершая урок дхаммы,
Учитель — он был теперь уже Всепробужденным — спел слушавшим его такой
стих:
Тот, кто питает уваженье к старшим, кто, умудренный в дхамме, бескорыстен,
Да будет в мире чувств превозвеличен, пребудет счастлив в мире высших
истин.
Поведав монахам о необходимости благостного почитания старших, Учитель
слил воедино стих и прозу и истолковал джатаку, так связав перерождения:
“Слоном был тогда Моггалана, обезьяной — Сарипутта, мудрой же куропаткой —
я сам”.
перевод с пали Б.Захарьина
